Узкие улочки напрочь покрыты снегом, не протиснуться, машина буксует и погружается в снег. Мысленно матерю себя последними словами, чем я только думал, пытаясь доехать до дома на этой спортивной малышке. Она совсем не для этих дорог. Прошло четыре часа с тех пор, как мои ноги снова вступил на территорию США. Ностальгия и память зыбко врезаются в меня, выдавливая из легких воздух заменяя их чем-то раскаленным и противным, чем-то таким, что попросту сжигает меня изнутри. Правду говорят, что память режет глубже ножа... - Пока моя малышка кое-как справляется со снегом в стекло, движется со скоростью пирожочек в час, у меня есть время рассмотреть улицы и магазины, ощутить невыносимый прилив нежности. - Вот тут мы нажрались с Романом в хлам по поддельным документом, я назвал Лору Тревис жирной шлюхой, а Роман заблевал ее новую кофточку, просто перегнул с выпивкой, старик... - Зажмуриваю глаза и тяжело вздыхаю, что не говори, а даже у такого законченного придурка есть уебищная сволочь- совесть, которая не давала мне проходу. Я хватался за телефон, набирал знакомый номер и тут же клал трубку, не дожидаясь гудков. Я прекрасно знал, что Роман где-то учится быть хорошим полицейским, проходит реабилитацию от зависимости и вскоре будет приносить пользу обществу. Шансы увидеть его в Лоуренсе были практически, нет, ровнялись нулю. Возвращаясь сюда, я не знал, чего мне ожидать. Одно я знал точно - больше никаких шумных вечеринок в честь моего приезда, дом пустовал. там была лишь мать, с которой отец начал бракоразводный процесс, бабуля и прислуга. Не уверен был даже в том, ждут ли меня домой, но как-то пофиг, мн пофиг на все. Остается лишь страх, который мучает меня, да черт возьми - я боюсь встретиться с ним, посмотреть ему в глаза, этот чертов ублюдок, наверное, с ума сходил, когда я уехал, ну и поделом ему - меньше пиздеть будет о том, какой я хуевый, и что мне все время похуй на него. Дурак, мне никогда не было на тебя похуй.. Скорее всего, это было правдой. Я чувствовал ненависть, злость, зависть желание придушить тебя или же стереть твою ухмылку с губ, быть тобой, с тобой - такой коктейль эмоций и чувств, что химики просто обзавидовались бы. Что угодно, но только не похуй... Так легко забываешь о тех чувствах, о людях, которые дарили тебе самые сильные эмоции, делали тебя живым. С Романом могло быть точно так же, но все говорило об обратном - этот парень просто однажды появился в жизни моей, прописался внутри на пмж и только одному Богу известно, когда он уйдет.
Немного загрузившись в свои мысли, я абсолютно не заметил, как подъехал уже к дому Хенсли, через двор виднелся собственный дом, я уже решил было прибавить газу, когда перед машиной вырисовалась чья-то фигура, которая даже не думала сойти с дороги. Мне ничего не оставалось, как резко ударить по тормозам и чудом не сбить этого канзасовского камикадзе. Машина остановилась,  и я решил выбраться и отвесить хорошую пиздюлину отчаянному идиоту, меня больше волновала сохранность тачки, чем жизнь какого-то урода. - Тебе что, вообще жить надоело или ты не видишь, кто едет? - Максимализм богатого ублюдка никуда не делся и с годами стал только зашкаливать. Я с легкостью преодолел те пару метров, которые разделяли меня с неизвестным, легко толкнул его в плечо, дабы оттолкнуть его от своей машинки. Руки как током шибанул, когда я увидел того, кто преградил мне путь. Как-то даже смешно, но я отшатнулся и попятился назад. Вот это сюрприз, так сюрприз..прямо подарок на Рождество, какое-то гребанное Рождество - с кровью и монстрами...
- Хенсли, твою мать, тебе что жить надоело? - Привычный хмурый вид, издевательская, наглая улыбка - я ни за что не покажу тебе, как я рад тебя видеть, и как мне чертовски было страшно смотреть тебе в глаза, ты не узнаешь об этом, никогда.

Мгновения тянутся бесконечно долго, ледяной воздух наполняет легкие свежестью и прохладой, отрезвляя хи открывая второе дыхание. В голове начинают вертеться колесики, все происходит так, как показывают в кино, или как говорят люди, которым посчастливилось выжить - это как вся твоя жизнь, которая за мгновение до смерти проплавает перед твоими глазами - я вижу тот день, когда мы с тобой расстались, дрожь, нервно сжимающие сигарету пальцы, глаза, которые искали мою поддержку, хоть каплю блядской заботы, может сочувствия. Но ты же, сукин сын, ты знал, что этого не будет, ты слишком прекрасно знал, что я буду в бешенстве, а еще - я трус.
Холодные, разодранные пальцы проехались точным кулаком по моему лицу, нос предательски хрустит, отголоски сознания твердят, что он сломан, но в это уже не хочется верить, это не берется в расчет и даже не принимается ко вниманию. Ты же здесь, ты снова рядом. - Я восхищен тем, как жизнь играет нами, дергаю за ниточки. Выставляет нас фигуркой на своей шахматной доске и вертит, как ей заблагорассудится - кого-то влево, кого-то вправо, чью-то жизнь растопчет на ровном месте, а чью-то - заново склеит, подарив самую желаемую, но и болезненную, встречу.  Хочется орать и спрашивать, чего он ждал? Что я буду радоваться, что скажу, что еще пару недель назад тогда знал о своей отъезде, что я паниковал, истерил и упрашивал не забирать меня, что я не смогу без этого ублюдка, считаю его лучшим другом, а его и другом-то с натяжкой назовешь!
Сердце бешено стучит об ребра, от удара немного отшатываюсь назад и оседаю прямо на капот, вязкая, теплая жидкость алого цвета течет по лицу на подбородок, одинокие капли падают на белоснежный снег. Боль почти не ощутима, но она где-то есть, где-то в груди - пополам с совестью. - Сука! Тварь обкуренная... Это вместо "я рад тебя видеть, Дейн!" ? - Попытка закрыть нос и отдышаться получается плохо, извлеченный из кармана платок применяется почти по назначению, теперь я могу поднять взгляд и посмотреть ему в глаза. Вместо какой-то радости, я вижу злость и ненависть, и самое ужасное - мне это нравится. Я больше не вижу в нем того наркомана, который прятал свою неуверенность за моей спиной, творил шалости, а я его всегда прикрывал, ведь богатому сыночку всегда меньше достанется, да и папочка отмажет.
Удобно устраиваюсь на капоте и улыбаюсь. - Как удачно я отменил встречу с одним идиотом, что дало в конечном счете возможность сбить тебя, к несчастью ты жив... - Притворная усмешка на губах не желает испаряться. Знаешь, чего я хочу? Чтобы тебе сейчас было больно! - Срываюсь с капота и подхожу ближе, откидывая платок и порывисто беру в оборот, очень даже профессионально заламываю руки за спину, кладу тебя лицом на капот - допрыгался полицейский, да? Я сильнее надавливаю на руки, хочу слышать, как ты стонешь. Мы ведь снова играем в эту игру, доя которой всегда были нужны лишь двое . - Тебе нравится, Хенсли? - Прижимаюсь сзади и шарю рукой в поисках наручников. - Вот так встречают старых друзей - тесными объятиями, выпивкой и шлюхами, а не старыми обидками без срока давности. - Нос болит, кровь еще капает прямо на твое пальто , но уже не удержатся. На клонясь и прихватываю ухо зубами, сильно, ощутимо - помнишь наши игры, рядом ведь нельзя расслаблялся никогда. Все будет хорошо, если ты не решишь выебнуться. Держи себя в руках, для твоего же блага..
Трудно сказать, о ком я думал в тот момент, но руки сами плавно отпустили тебя; пара шагов назад, всего лишь пара - я прекрасно знаю, что твоя злоба сейчас не утихла, и будет второй раунд. я просто хочу быть к этому готов. Я готов!

Странно...это по самой меньшей мере то определение, которое можно дать происходящему. Двое старых друзей, которые никогда ими и не были толком, сейчас превратились в пару врагов, которые до безумия, до дрожи просто рады видеть друг друга, но никогда в этом не признаются, их противостояние, которое зародилось еще в юности, теперь же грозиться стать самой настоящей войной, которой не будет ни конца ни края. Вот только мне это и не нравится, это почти забытое чувство соперничества с Романом делает меня живым, снова позволяет мне чувствовать не только мир вокруг, но и его... Я уже и забыл, какого это видеть тебя так близко..
Глупая улыбка не сходит с лица ни на секунду, что это такое: насмешка или плохо скрываемая радость от встречи? Не знаю точно, но мне всегда легко удавалось спрятаться за непроницаемой улыбкой, чередой не нужных эмоций, дабы скрыть свои настоящие чувства. Однако, если ты хорошенько попытаешься, то докопаешься до сути, Хенсли, что только сделает хуже нам обоим.
Честно, я сам не знаю, какого хрена укусил его, но все мое тело дрожит в приятном послевкусии, мне это было нужно - завалить его на чертов капот, почувствовать снова власть над ним, утвердить на краткий миг свое превосходство, это заставляет течь мою кровь быстрее по сосудам, стучать мое сердце быстрее. Я, как будто наркоман, а ты Роман - моя доза, и сейчас ты мне необходим, настолько, что я даже не боюсь передоза, я сам буду лететь на твое пламя, чтобы обжечься, но не упустить из виду, не потерять, как в прошлый раз. Слишком уж сложно было без тебя, слишком... Необъяснимо, но факт...
- Ой, да брось. Я знаю, что тебе понравилось. - Усмехаюсь, уверенности во мне столько, что позавидовали бы многие. Самодовольство и нахальство в ассортименте. Я не меняюсь, усвоил этот урок четко, а вот ты стал слабее, или мне кажется. Мое появление так застигло тебя врасплох, что на тебе и лица нет. Тон становится жестче, а руки складываются на груди. - С каких пор мне запрещено возвращаться домой, если ты забыл, то здесь все еще мой дом... - Тон надменный, слегка киваю в сторону здания. Меня ждут вроде бы дома, но во всяком случае подождут, ты ведь явно важнее. - Блин, фу... - Не могу скрыть отвращение, да уж. Я, конечно, помню, как тебя штормило, когда мы напивались в хлам, а щас то чего - это твой восторг? - Не могу сдержаться и смеюсь в голос, тихо, а потом по нарастающей, заливаюсь просто смехом, который явно звучит насмешливо. В порыве этих эмоций пропускаю твой выпад и едва ли могу уйти в сторону, кулак снова заезжает мне по лицу - рассекая губу по касательной. Столько ненависти, столько эмоций - приходится признаться самому себе, что это меня возбуждает, такой Роман вызывает во мне восторг и восхищение, я цепляюсь за его пальто, не позволяя себе упасть, держусь за него, пока он вжимает меня в стену. Так и хочется ему сказать, что ты меня любишь, я же вижу искорки в глазах. - А как ты меня ненавидишь? Покажешь мне, Ром. - Тон издевательский, я смеюсь над тобой, и ты это знаешь. Ка бы сильно ты не злился, ты все равно ничего мне не сделаешь. Дышу в его шею, в подбородок, выше не достану - я ниже немного, мне нравится, что приходится запрокидывать голову, чтобы вглядеться в его глаза, которые горят так ярко, что в пору бы одеть солнцезащитные очки. - И я тебя ненавижу, ненавижу и уничтожу, не дам тебе жить спокойно, не надейся... - Тихий шепот так удачно затыкается его губами, сердце учащенно сбивается в ритме, стоит признать - я на это мгновение забываю обо всем гребанном мире вокруг и прижимаю его за затылок к себе. Это сладкое забвение не может длиться вечностью, этот придурок кусает меня до крови, она стекает в рот, свешиваясь с дурманящим поцелуем, глаза мутные от желания, и с этим, черт возьми, сейчас ничего не поделать. - Ублюдок... - Выдыхаю и притягиваю его еще ближе. Моя очередь... - Я скучал... - Пальцы крепко сжимают воротник его пальто, язык скользит по нижней губе, но кусаю я ее очень легко, ухмыляюсь. - Можешь попробовать меня уничтожить, но я потяну тебя за собой. Ты же знаешь - мы единое целое, даже если тебе это не нравится... - Ставлю ему подножку и мягко роняю на снег, поправляю на себе пальто и двигаюсь к машине. Даже сейчас я позорно сбегаю, чтобы не продолжать то сумасшествие, чтобы не выяснять отношения, коих нет и не будет, чтобы просто не слышать осуждения и не давать повод своей совести подавать голос. - Было приятно поболтать. - Сажусь за руль и терпеливо жду, когда его тело уберется с проезжей части, чтобы я мог продолжить свой путь дальше. - Тебя на сегодня мне хватит, Хенсли. Передоз на лицо...

В который раз приходится убеждаться, что судьба не любит меня, и никогда не любила, иначе совсем не понятно, зачем отбирать самое дорогое, что у меня было, разделять с ним на долгое время тысячами километров, а потом подбрасывать его обратно в тот самый момент, когда этого и не ждешь.
Стоять и смотреть на тебя уже больно, да и судя по всему, с нас обоих на сегодня хватит. В виска пульсирует боль, а по телу пробегают крупные волны самой настоящей, предательской дрожи и мурашек. Я все еще чувствую твои руки на теле, гнев и ненависть в глазах, тепло, которое скрывается за этим всем. Оно ведь есть, я точно знаю, каким бы самоуверенным ублюдком я бы не оставался. Чертовски правда, ты почувствовал то же самое, просто мы никогда в этом не признаемся. Не признавались раньше, не признаемся сейчас, когда четыре года разбили всю нашу недо_любовь и недо_дружбу на осколки, об которые так больно резать свои пальцы, прикасаясь к ненавистному телу любимой души.
Cross my heart and hope to die
Burn my lungs and curse my eyes
I've lost control and I don't want it back
Кожаный салон автомобиля встречает владельца с радостью, как только сажусь за руль, чувствую себя в стальном панцире, и тебе сюда не достучаться. Дыхание выравнивается только до того момента, как я вслушиваюсь в сточки одной из своих любимых песен. Хочется орать матом на всю улицу, ведь так точно попасть в строчки под ситуацию выдавалось только мне и всегда. Ты мой гребанный никотин, который бежит по моим венам, отравляя кровь и запуская свои проворные ручонки мне под ребра, туда, где еще теплится мое черное сердце, где все еще живет воспоминание ночи нашего расставания, когда я почти сдался тебе с потрохами.. - На губах появляется улыбка, которая больше напоминает горькую усмешку. Мне стоит нажать на педаль газа и переехать тебя ко всем чертям, я понимаю, что мне не выбраться теперь из этого городишку, что у нашей истории не было начала, не будет конца, и ты меня так просто не отпустишь, даже если не будешь держать. - Ты никогда не держишь, и не будешь... Ты просто кладешь меня на лопатки своим присутствием и ломаешь меня изнутри...
I taste you on my lips and I can't get rid of you
So I say damn your kiss and the awful things you do
Yeah, you're worse than nicotine, nicotine
Руки покоятся на руле, я все еще не могу успокоиться. Ощущаю на губах твой вкус, собственную кровь. Где-то в районе живота ощущаю спазмы, липкий страх неизведанного продолжения заполняет меня изнутри. Кто знает, чего ждать? Что только что у нас началось, или может закончилось...мы же не будет говорить об этом - слишком личном, мы остались по разные стороны моей лжи, и я сомневаюсь, что ты хочешь слышать мои извинения... - Да уж, если бы я вообще собирался извиняться. Давлю на клаксон и рычу просто. - Убирайся уже с дороги, Роман. Итак задержал меня слишком... - Слова теряются, одна страшная мысль всплывает слишком неожиданно. С кем ты? Есть ли у тебя кто-то? - Руки сжимают руль так, что белеют костяшки, не знаю, эта мысль лихорадочно закралась в голову, хочется спросить, но и хочется не подавать виду, что меня что-то интересует, ведь мне плевать на твою жизнь по самому большому счету, даже если и был кто-то, несколько минут назад я ощутил, что твое тело помнит меня даже, если оно никогда меня и не знало.
Наконец-то ты встаешь со снега, мое волнение сходит на нет - цел и жив, че уж париться. - Я теперь коп, ты же помнишь это, да? И я смогу упрятать тебя в каталажку. Для задержания на семьдесят два часа мне особо и причин не надо, понял, да? - Смеюсь, просто не могу держать смех и самодовольное выражение на лице. - Только в том случае, если ты просидишь все это время вместе со мной в камере, одолжишь мне наручники? - Брови ползут вверх, явно намекая на то, как мы могли бы провести этот вечер. е замечаю, как провожу языком по своим губам. Я флиртую с тобой, твою мать. Дожился. - От прикосновений явно бьет током, ты тоже чувствуешь это я знаю, и обидные слова просто проскакивают мимо ушей, я только улыбаюсь, глядя в твои глаза. Контроль, я научился сдерживаться, да и не вижу смысла отвечать на это. - Я не мой отец, и никогда им не буду... - Голос становится холодным, я отворачиваюсь, закрываю окно и вдавливаю педаль газа в пол. Снег фонтаном выбивается из-под колес, которые просто крутятся на одном месте, буксуя. Мне удается взять контроль над тачкой и просто уехать вперед - к своему дому, который остался неизменной нашей собственностью. Если бы я тогда не разучился плакать и ощущать боль, то сейчас бы на моих щеках блестели слезы. Рука достается паку сигарет, а губы легко поддевают одну, легко прикуриваю ее дорогущей зажигалкой и даже не смотрю в зеркало заднего виду. - Ты не станешь моим настоящим, будь добр - останься в моей прошлом...нетронутым... так как было.. - Я не придаю особого значения этим словам, прекрасно понимая, что это новый виток, и снова наша история, которой нет ни конца, ни края.

Прошло всего пару дней после их такой случайной встречи, такого желанного события, но вот легче не стало, ни на минуту, хотя очень хотелось. Дейн сильно надеялся на то, что полегчает, что его отпустит, что ломка прекратит колбасить его тело, но, по правде говоря, он никогда не пробовал тяжелые наркотики, это Роман постоянно нуждался в допинге, а Озборн нуждался в Хенсли, он был его тайным смыслом, батарейкой-энерджайзером, которая позволяла ему жить на полную силу, идти вперед, эгоистично уверяя себя, что Хенсли никуда не денется.
Сейчас после встречи с ним, он чувствует себя еще больше разбитым и потерянным. Лежа в постели, или принимая в себя очередной стакан виски, брюнет вспоминает тот день, последний день, который мог бы поставить запятую, но поставил точку в их отношениях. Дейн жалел, Озборн впервые, мать вашу, он жалел о том, что не сказал ему тогда, что уезжает, о том, что чувствует, наперед зная, как будет лезть на стену после.
На следующий день Дейн не пришел проводить Романа на поезд, самолет, или чем он там добирался, он просто молча, в полном отчаянии, немеющими руками вытащил симку из своего телефона и разбил ее. На щеке горела пощечина от отца, когда парень сообщил ему, что не хочет никуда ехать, в ушах стояли его слова о том, что с его деньгами и влиянием Дейн может позволить любую шлюху в городе, любого мальчика в Лондоне, стоит ему только захотеть. Сильные руки отца на плечах, заставляющие смотреть ему в глаза, выбивающее почву из-под ног. – Забудь Хенсли, ты никогда его больше не увидишь. – А после был самолет, и утро в Хитроу – аэропорте Лондона, личный водитель, секретарь, огромная квартира почти в центре города. Как только он перешагнул дверь, то просто упал на толстый ковер и зарыдал. Ведь никто никогда не задумывается в смысл фразы о том, что богатые тоже плачут. Они не плачут  - они рыдают сидя в тишине на подоконнике, выкуривая сигарету за сигаретой. Так проводил свое время Озборн, сидя возле окна, упираясь в стекло своим лбом. Бессмысленные слезы стекали по его щекам, он был разбит. А там за стеклом чужой ему город, который мог бы быть прекрасен, будь они тут вдвоем, будь у них все хоть немножечко по-другому. – Хотя, мы бы с тобой махнули в Амстердам, и наделали бы там шума…
Здесь в Лоуренсе реальность совсем другая. Озборн снова находится в родительском доме, его красавица мать пытается держаться молодцом и подбадривать отпрыска, бабушка все время акцентирует внимание на том, что «..так жаль, что Хенсли больше не живут напротив, новые соседи какие-то пугающие», а Дейн только криво улыбается и подходит к окнам своей комнаты, выходит на балкон и смотрит до самой глубокой ночи в те окна, в которых часто видел Романа, улыбающегося ему. – Ну или показывающего мне фак.. – На губах играет улыбка, и слезы комом подкатывают к горлу, но нет, он больше не будет плакать, все свои слезы он оставил в Лондоне, он больше не позволит Хенсли довести его. – Только до оргазма, если до этого дойдет…
Город такой маленький для них двоих, и такой большой, они чувствуют себя такими потерянными, Дейн уверен, что его друг чувствует то же самое, вот только нет способа проверить так ли это. Близиться новый год, парень все чаще ловит себя на мысли, что у него огромный долг, неоплаченный, перед Романом, и сейчас судьба дает огромный шанс заплатить ему по счетам даже, если Хенсли пошлет его куда подальше. Просто понимать это больше невыносимо, видеть его на расстоянии вытянутой руки и ни слова не говорить, просто молчать, выдавая все взглядом. Я тебя вижу, видишь ли ты меня насквозь…
С той случайно встречи прошло еще несколько дней, он перестал считать. 29-е, 30-е, и вот это гребаное 31-е – момент настал, если что-то и стоит менять, то только сегодня, поэтому Дейн сжимает кулаки, когда смотрит на себя в зеркале, он обещает ему все рассказать, все объяснить. Но как это сделать правильно, как объяснить человеку, что через столько лет он остается единственным, кто смог запасть в самое сердце, выжечь его нахуй и занять там все пространство. Попытки дозвониться до Романа терпят неудачу за неудачей. – Возьми ты гребаную трубку, только сейчас…только сегодня… - Озборн меряет шагами свою комнату, он – бешеный зверь, который мечется в своей клетке, желая освободиться, снять оковы с души, птица в клетке, что стремиться в высь, вот только ему не позволяют, его медленно убивает его же собственный яд. С раза двадцатитысячного, наверное, Дейн слышит возмущенный голос своего типо друга, типо врага, типо самого родного человека, на мгновение он даже теряется от его тона. – Послушай, просто послушай. Ты мне нужен, сейчас…очень. Мне нужно поговорить, это важно, Ром. Я.. – Он запинается, пытается сказать еще что-то найти нужные слова, но Хенсли оглушительно рычит ему «нет!» и кладет трубку. Руки дрожат, трубка падает на пол. – Блять. – Дейн не из тех, кто будет сдаваться, это в нем осталось, он все равно будет добиваться своего. Он идет к бару и достает бутылку виски – шотландское, привез из Великобритании, открывает и разливает в стакан, набирает номер снова и снова, гудки, только гребаный игнор, и ничего больше. Голос хриплый, его мир рушится на тысячи осколков, совесть где-то глубоко подсказывает, что он заслужил все это, что он недостоин быть счастливым, что он достаточно больно сделал Хенсли, и сейчас просто должен уйти с его дороги, дать ему право на собственное счастье даже, если сам будет подыхать в муках одиночества и агонии. Но нет же, он не может просто так отпустить его, набирает номер снова и снова. Внезапно гудки сменяются тишиной. – Ром, хорошо, что взял..я.. – Тишину разрывает стон, протяжный женский стон, Дейн сразу бледнеет и оседает на пол, перекладывает трубку на другое ухо и просто застывает от ужаса. Какого черта, ты…ты с кем там… кого ты там трахаешь?!
-Роман!!! Слышишь, сучонок..не разыгрывай меня… - Дейн прекрасно понимает, что его никто не слышит, и этот голос, он может поклясться в том, что он его слышал уже где-то. Его друг сам подтверждает его догадку, называя вслух имя своей стены. Озборн умирает заживо, по его щекам текут слезы, но он не отключается, ставит на громкую связь и дрожащими руками опустошает стакан, один за другим. Где-то внизу мать и бабушка встречают нескольких гостей, а он даже не может сдвинуться с места толком, обездвиженный тем, что происходит по ту сторону трубку. Он быстро находит несколько веселых таблеток и бросает их в рот, запивая виски, ложится прямо на пол и подвигает телефон к себе. – Ты разыгрываешь меня, да? Собственная сестра, неужели не мог найти кого-то лучше? – Холодный пол заставляет его вздрогнуть, почему-то холодно, пальцы зарываются в ковер, он снова плачет, но уже отдает себе в этом отчет, ему трудно дышать, боль пульсирует в висках, сердце предательски дрожит. Если бы оно могло, то точно треснуло бы по швам и сочилось бы кровью. Голубоглазый с трудом подымается, медленно подходит к письменному столу и извлекает оттуда пакет  с кокаином, смотрит сквозь него на свет. Он вспомнил о нем случайно, это не принадлежало ему, а было Романа, просто тогда их застукали, и Дейн прикрыл задницу своего друга, забрав пакет себе. – Никогда не понимал, зачем тебе это. Ты говорил, что заглушаешь боль, если это мне поможет…если это спасет… - неумело, Озборн раскатывает по столу дорожки, и медленно вдыхает одну за одной, постепенно понимая, что даже это его не спасет. Он, словно зеркало, которое растоптали на тысячи осколков, и как бы старательно не клеили, он больше не будет прежним, его вообще больше не будет. Парень шмыгает носом и растирает остаток порошка об десны, тело охватывает мелкая дрожь, он начинает улыбаться, вспоминать какие-то отрывки из прошлого. – Мелкая сука, всегда меня ненавидела… - Мгновения спустя, он лежит на кожаном диване и курит сигарету. Слишком много всего, ему кажется, что он давно оторвался от земли и парит на всем, не имея тела, его не заботит больше ничего. Боли нет, ничего нет… Избавление…
Проходит еще какое-то время, телефон просто вырубается от разрядки, а Дейн больше не чувствует ничего, ни следа от эйфории. Его сердце болит, кожа бледная, во рту пересохло , голова болит так, как после суточной вечеринки с нон-стоп приемом бухла. Он с трудом слышит музыку внизу, хорошо, что она играет – заглушает его падение с дивана, он плохо чувствует руки и ноги, ему трудно двигаться. Он видит недопитую бутылку виски и сжимает в руке стакан, направляясь вперед. Пальцы словно ватные, он не может ухватиться за бутылку и просто сбивает ее на пол и падает на эти осколки. Он режет ладони об стекло, некоторые осколки впиваются в вены, но особого вреда это ему не принесет. Он задыхается, сердце бьется так быстро, что вот-вот разорвется, разум мутнеет, он уже готов покинуть это место, если там – на той стороне ему обещают рай и незнание того, как его предали. Он выберет ад, если ему пообещают стереть всю память о Романе. Он проваливается в беспамятство от боли и передозировки, еще бы – закинуться кокаином, какими-то таблетками, запить этот ядерный коктейль виски. Его обволакивает темнота своими цепкими ручонками, сплетается с ним пальцами, а ему уже все равно, он больше не чувствует ничего. И последнее, что долетает до его усталого сознания – истошный крик бабушки. – Ева, вызывай скорую, срочно. – Женщина подымает фотографию, на которой изображен маленький Дейн рядом с Романом, и понимает, что Хенсли потребуется тоже найти.

Новый год, большой праздник, который люди привыкли отмечать в кругу друзей, родных, любимых и самых близких. Иногда такое веселье заканчивается не очень радужно, петарды, бенгальские огни и всякая украшающая мишура - тут и до пожара недалеко. Но сегодня больница практически пуста, лишь несколько человек медперсонала и дежурный врач - доктор Грейсон. Собственно ему и выпала такая "радость" принять Дейна - бледного, с чуть синеватыми губами, всего в крови этой ночью. - Что произошло?
Дежурные медики передали тело парня и отчет доктору. - Алкогольное опьянение, передозировка...сердцебиение слабое, бессознательное состояние. - Доктор отдает распоряжение подготовить реанимацию, все суетятся, ни капли эйфории от праздника - только тяжелый пациент и у каждого свои мысли. Одни думают, что богатенький сынок допрыгался, другим его жаль, мол он так молод, его бы энергию, да в мирное русло. Дейну промывают желудок, ставят капельницу, заботливо вынимают осколки из ладоней, бинтуют руки. Уже через несколько часов парня переводят в обычную палату, где из его тела торчат всякие проводки. Медики не хотят пропустить ни единого изменения , никто не знает, как отреагирует его организм на такой букет из различных препаратов. Доктор Грейсон терпеливо ждет, когда лекарства подействуют , и молодой человек придет в себя. - Это вовсе не суицид, - поясняет доктор полицейским. - Скорее, трагическое стечение обстоятельств, которые в тот момент были намного сильнее мистера Озборна. - Кто бы мог подумать, что доктору не все равно на причины, по которым Дейн так поступил, а с другой стороны подобная тактика уверяет нас в том, что мир не без добрых людей.
Озборн все еще не пришел  в себя, парень открывал глаза лишь на мгновение, когда его переносили в эту светлую палату, где ему придется повалиться несколько дней. На его лице все еще можно увидеть дорожки слез, застывшее выражение некой доли отчаяния и безысходности.  Пока в палату к нему не решались никого пустить, но мать категорически на стояла на том, чтобы ее пустили к сыну. Женщина присела на край кровати и взяла его за руку, коснулась ее губами. Ева просила его больше так не делать, в то не убитой горем матери проскальзывали стальные ноты приказного тона. Озборн еще даже себе не представляет, что его ждет, когда он откроет глаза. Спустя несколько минут Нва покидает Дейна и отправляется подписывать какие-то бумаги. Капельница почти полностью вкапала свое содержимое в вены голубоглазого, его веки задрожали, и несмотря на все свое нежелание, он открыл глаза - яркий свет не столько от ламп, сколько от светлых обоев больно ударил по глазам, Дейн зажмурился и попытался при поднять руку, чтобы потереть глаза, но у него ничего не вышло, тело просто не слушалось. Постепенно до него доходил смысл происходящего, и чувство полюсной опустошенности, боль снова возвращалась все сильнее и сильнее , добавилась новая, как следствие его поведения. Его руки дрожали, а память Оо и дело прокручивала в голове услышанное до тех пор, пока взгляд не упал на фигуру за стеклом, парень побледнел, а сердце, кажется, вовсе остановилось. Там стоял Роман собственной персоной. - Только не ты... Боже...  - Брюнет зажмурился и тихо застонал, он отвернул голову от Романа в противоположную сторону, Хенсли бы самым последним человеком, которого Дейну хотелось бы видеть. Кое-как он дотянулся рукой до своего лица, прикрыл глаза и прошептал: - Уходи, - даже не надеясь, что его услышат.

Тишину палаты нарушает только потрескивание лампы, странно, она новая вроде бы, и уж точно не должна так звучать. Приборы вокруг тихо жужжат и пикают, Озборн слышит все слишком четко, что не может его не удивлять. – Наверное, до сих пор побочное действие от наркотиков, даже и подумать не мог, что после них бывает так весело. – Вряд ли ему все еще кажешься все веселым, судя по тому, куда он попал. Да и на трезвую голову его решение кажется ему опрометчивым, он не подумал о матери и бабушке, которые получили бы удар от его смерти. Но ему есть только одно оправдание – он не хотел своей смерти, он просто желал убить, уничтожить эту боль, которая разрывала его на части, мешала ему смотреть вперед. В данный момент она возвращается, и уж теперь точно ничем ее не унять, во второй раз он не будет таким идиотом, он больше не будет идти на поводу своих чувств и эмоций, если они еще остались. Могут ли у него вообще быть какие-то чувства к этому ублюдку, когда он так его предал, смешал просто с грязью? – А разве он тебе когда-то что-то обещал? – Голос разума вторит ему, что он не имеет никаких прав злиться, предъявлять какие-то обвинения Роману, они больше даже не друзья, и стоит только согласиться, что он еще не пустое место, это обстоятельство типо должно его радовать.
Руки дрожат, а это невинное движение отдается болью, Дейн молится тихо про себя, чтобы Роман ушел, оставил его сейчас и не задавал лишних вопросов, но Озборн никогда не был набожным человеком, его даже не удивляет, что бог его не слышит. Кровать немного скрипит с той стороны, где присаживается Хенсли, холод его рук обжигает с такой же силой, с какой его стоны и хриплое дыхание врезалось в его память, отдавалось разливающейся кровью по слабому сердцу. Роману так просто сейчас говорить ему «привет», спрашивать мотивы его действий, но так не хочется отвечать, не хочется разбираться в том, что его не касается. Это ведь не основные мотивы, Дейну без надобности теперь открывать свои чувства, просить Романа о встрече и разговоре – он уже все слышал, он уже получил отказ и прекрасно понял, что ему больше нет места, и он не будет на него претендовать. По крайней мере сейчас, по крайней мере, когда он так разбит. Брюнету плевать, что он сейчас как открытый нерв, полностью обнажен перед Романом в переносном смысле, ему хотелось бы набить этому придурку морду, приложить его хорошенечко об стенку и утроить скандал, напоминающий заявление о правах собственности, но  у него нет сил. – А тебе что с того? – Злость подымается в его груди, он с трудом говорит, скорее просто выплевывает слова другу в лицо, тот так настойчиво держит его руки, что это уже не больно, это даже занятно. – Ты мне ясно дал понять, что у тебя другие планы, вот я и повеселился без тебя. Как в старые добрые времена: виски, косячок и твой волшебный порошок, вот только друга рядом не оказалось, чтобы указать мне правильную дозу… - Озборн тихо смеется и улыбается. Как мне сказать тебе, чтобы сделать больно…как бы мне уничтожить тебя, но не раскрыть, что именно уничтожило меня. Дейн решается. – Я звонил тебе несколько тысяч раз, я не решался начинать праздник жизни без тебя… ты даже ответил на телефон во второй раз, звонок был очень долгим…мы поговорили ночью, сам посмотри…на всю жизнь хватит…. – Он смутно помнит, как долго слушал вчера своего друга, но уверен, что телефон с его отличной функцией длительности звонков все подскажет и покажет. – Я наговорился с тобой, а сейчас оставь меня в покое, Роман. Уходи… - Озборн полностью расслабляется, его руки просто выскальзывают из цепких пальцев Романа, он поворачивает голову к окну и смотрит на то, как снежники кружатся на ветру, танцуют причудливый танец, наступает облегчение после сказанного, боль уходит, и он этому рад…

Отредактировано Dane Osborn (2014-08-17 15:19:49)

Дейн ничего не видит и не слышит, его воображение просто подбрасывает ему прекрасные картины сегодняшней ночи, которую провел Роман с Литой. Всего мгновение, парень моргает и видит уже себя – в его руках, чувствует вкус его губ. Дейн уверен, что они сладкие, хоть и никогда не целовал его. Голубоглазый извивается под ним и стонет, касается его обнаженной кожи горячими губами. Озборн даже задышал часто, стараясь прогнать эту чертову иллюзию с глаз долой и сердца вон. Он прекрасно слышит Романа, он хочет ему что-то сказать, но нужные слова просто выскальзывают из головы. – Почему ты не ушел, когда я просил. Зачем ты все усложняешь?
Озборн смотрит на него, не моргая, хоть ему и хочется послать его, вновь вернуть свою холодность, привычный контроль вещей. Но не делает этого, он просто слушает, пытается сделать для себя выводы, понять, где он упустил их отношения из виду, где перегнул. Мысленно снова возвращается к той ночи их прощания, прекрасно понимая, что роман прав. Дейн мог сказать ему все в тот день, но не сказал, ничего не сделал и просто отпустил. – Да, ты мне ничего не должен. Конечно же, нет, кто я такой? – Озборн немного приподымается и шипит больше от боли, чем от злости. – Тогда почему бы тебе не взять свою задницу и не вернуться обратно к Лите, я выживу, видишь? Со мной все будет в порядке, а мои чувства просто не в счет. – Брюнет закусывает губу и тихо вздыхает, он сам еще толком не разобрался в своих чувствах, но он уверен, что они есть, и они не заключаются только в том, что перечислил Роман. Дейн хочет ему возразить, но их прерывает мать, чему он очень рад.  – Ты уверен, может мне стоит еще остаться здесь? – Озборн смотрит на нее с надеждой, ему не хочется возвращаться домой и слышать ее напутствия, моральной насилие над его мозгом. Мать кажется дружелюбной, прекрасно понимая, что Хенсли ему нужен, что Дейн без него просто задохнется, но это не отменяет то, что этот придурок с оленьими глазами с таким же успехом может его погубить к чертовой матери, разорвать его душу в клочья одним лишь словом, что и происходит сейчас. Они рвут друг друга на части, не желая мириться друг с другом. – Взрослые же, черт побери. – Парня не удивляет желание Романа договорить, им обоим это требуется, несмотря на то, что завершение разговора может не сулить им ничего хорошего, это может либо подтолкнуть их друг к другу, либо развести по разные стороны навеки вечные. И Озборн еще не знает, чего хочет в конечном итоге.
Все же мать делает уступку и уходит вместе с доктором, оставляя этих двоих наедине снова. Молчание зависает в воздухе и раскаляет воздух до бела, две противоположности – лед и пламя, вновь готовы схлестнуться в неравном бою, в котором не будет победителей, будут лишь пострадавшие от судьбы глупцы, которые хотели сбежать друг от друга. – Нам следовало давно все решить, судьба уже устала нам помогать, может быть она ошиблась, и мы не должны быть вместе ни в коей вариации этого союза. Глаза Дейна закрыты, Роман все не скупится подбрасывать ему пищу для размышлений, бедная голова уже готова просто взорваться. Хенсли касается его подбородка, словно электрический заряд бежит по телу, где-то внутри рождается знакомое чувство правильности происходящего. – Я не мог ничего изменить я дал тебе свободу…Переступи тогда ту черту, ты наделал бы глупостей в желании сбежать из академии, найти меня и остаться со мной.. – Дейн сам не верит в свои слова, но как иначе могло бы быть, скажи он тогда Роману, что не может без него, что чувствует себя странно в его присутствии, а без него готов лезть на стену. Озборн больше не знает ничего, не понимает происходящего, пока холодные губы не касаются его губ. И он пробует их на вкус, так несмело, так осторожно, словно перед ним не Роман Хенсли, а его фарфоровая копия, которую гляди и того разобьешь. Дейн пытается неловко обнять его за плечи, приоткрывает свои губы, воздуха не хватает, а в груди сладко ноет сердце, он всегда этого хотел под всеми слоями своей ублюдочности, он жаждал Романа каждой клеточкой своего тела, и сейчас Хенсли был все рекорды по пониманию, заходит за пределы чувствительности, обостряет их манию и жажду. Брюнет разрывает контакт и открывает глаза, его глаза сейчас, как два бездонных океана, такие же чистые, немного напуганные – он ждет затишья перед бурей. К лицу вновь вернулась краска, а сознание подсказывает ему, что роман ждет ответа, ждет тез слов, которые Дейну очень сложно сказать, но он подымается, пытается сесть. Это почему-то очень трудно оказывается, парень морщится от боли, его дыхание срывается. Он смотрит на Романа исподлобья, немного хмурее, чем ему бы хотелось. – Ты…ты – все, что мне было нужно. Всегда…только ты. Я хотел тебя, обладать тобой, быть тебе всем, быть кем-угодно и быть  тобой. Заботливым братом, искренним человеком, хорошим другом.. – Дейну трудно говорить, он хватает ртом воздух, которого становится мало, что-то происходит с ним не так, явно сегодня он не поедет домой в таком состоянии, он до боли сжимает постель, его руки дрожат. – Все эти игры,чтобы не дать тебе уйти, чтобы не дать тебе потерять ко мне интерес. Да, я пустой ублюдок, неспособный признать свои чувства…и да, я люблю тебя, и ненавижу. – Озборн все еще не понимает, что не теряет ничего, а только может обрести, даже ситуация сейчас выглядит для него, как очередной поединок, который остается за Хенсли. – Вот он я – богатое ничтожество, которое каждый день, проведенный вдали тебя, хотело вернуть время вспять, чтобы все исправить, чтобы все тебе рассказать. – Тело пронзает боль, и Дейн опускается обратно на больничную койку. Он не скажет ему, что дома лежит целая коробка с письмами, по одному письму в неделю, которые он писал Роману, но так и никогда не отправили, так и не сжог, потому, что то часть его души, самая светлая, если она вообще у него есть. – Позови врача, Роман. – Его голос надломлен. – Позови…